Неточные совпадения
Притом их связывало
детство и школа — две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные
ласки, обильно расточаемые
в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и
в физическом и
в нравственном отношении, а наконец, и более всего,
в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца.
Мерова по уходе ее залилась слезами: она с
детства не встречала такого ухода и такой
ласки, как нашла это
в доме Бегушева.
Утешая Таню, Коврин думал о том, что, кроме этой девушки и ее отца, во всем свете днем с огнем не сыщешь людей, которые любили бы его как своего, как родного; если бы не эти два человека, то, пожалуй, он, потерявший отца и мать
в раннем
детстве, до самой смерти не узнал бы, что такое искренняя
ласка и та наивная, нерассуждающая любовь, какую питают только к очень близким, кровным людям.
А ведь нет, — себя-то я все-таки
в привлекательном виде выставил: что, мол, никем я не понятая, этакая возвышенная хреновина, вроде, что ли, Евгения Онегина; тяжелое
детство, ожесточенная душа,
ласки никогда не видел — чего я тут только не намотал.
Нет, я тебя оставлю
в заблужденье,
Тебя, мой старый, первый друг.
Вступил ты
в новый, лучший круг.
И знанье сердца, знанье света
Ты презрел для любви — законной и святой,
И
лаской женщины душа твоя согрета!
Я не дивлюся, бог с тобой,
Ведь это иногда бывает,
Кто
в детстве рассуждал, тот
в старости мечтает…
Но я всё тот, каков и был…
— Конечно, и обвинять их нельзя за это, бедных ребяток, — проговорила она своим чистым, совсем молодым, нежным голосом, так дисгармонировавшим с ее некрасивой, старообразной внешностью калеки, — бедные дети, сироты, сами лишенные
ласки с
детства, имеют инстинктивную потребность перенести накопившуюся
в них нежную привязанность к кому бы то ни было, до самозабвения.
Постоянное одиночество,
детство, прошедшее
в деревенской глуши, замкнутая жизнь пансиона, отсутствие
ласк матери, видевшейся с ней чрезвычайно редко, домашнего очага, у которого потребность нежности молодой души находит исход и обращается
в обыкновенное явление, — все это развило
в Ирене сильную способность любить, сделав ее мечтательной, до крайности впечатлительной и приучило жить воображением.
Константин Николаевич понял. Вся кровь бросилась ему
в лицо. Он за последнее время много думал о пережитом и перевиденном
в доме своей приемной матери «тети Дони», как продолжал называть ее, по привычке
детства и составил себе определенное понятие о нравственном ее образе. Она одинаково требовала жертв, как для своей зверской
ласки, так и для своего зверского гнева. Неужели рок теперь судил ему сделаться этой жертвой.